Порой в отчаянии спрашиваешь себя: неужели действительно все самые великие преступления в истории совершались во имя самых великих, высоких целей добра и справедливости? И волей-неволей задаешься следующим вопросом: знают ли творящие зло, что они творят зло? Здоровы они или безумны? Может ли безумец сознавать свое безумие? Что движет нашими поступками – желание так поступить или трагическая невозможность поступить иначе? И, может быть, каждый из нас – творя то, что мы творим, – каждый из нас по-своему Гамлет? Словом, сегодня загадка великого гуманизма великого Гамлета снова требует если не разгадки – она, по-видимому, невозможна – то хотя бы еще одной попытки осмысления. Эта история ставит перед нами все новые и новые вопросы. 

Режиссера интересует не столько сама пьеса «Гамлет», сколько более глобальная гуманитарная проблема – проблема Гамлета. И, расширяя круг источников, Додин словно расширяет пространство спектакля, не излагает историю, а думает об истории. Известно, что шекспировский Гамлет был убийцей – заколол Полония, отправил на верную смерть Розенкранца и Гильденстерна. Додин не боится поставить вопрос ребром: не обманываем ли мы себя, пытаясь оправдывать то, что невозможно и не нужно оправдывать. В спектакле Малого драматического совершена своего рода дегуманизация Гамлета – обращаясь к необработанным руками гения хроникам, сталкивая стихи и прозу, значительно сокращая количество действующих лиц, режиссер разворачивает тревожную мысль, стремится освободить проблему от недомолвок. В этом «Гамлете» представлена какая-то страшная программа разрушения и самоуничтожения – и мы с легкостью можем построить проекцию этой игровой модели на ту реальность, в которой нам выпало жить. 

Газета «Коммерсант»