Одно из двух. Либо режиссер Седрик Клапиш вполне может претендовать на звание «Титан духа», либо же перфекционизм настолько проник в его кровь, что смешался с лимфой и избавиться от него нет уже никакой возможности. Сценарий двухчасового «Парижа» Клапиш написал сам, но не все знают, что после первого варианта монтажа хронометраж ленты превысил четыре часа. Остальные два режиссер вырезал самостоятельно. Для того, чтобы живее представить себе экзистенциальную глубину такого процесса, попробуйте вообразить себе папу, собственноручно лишающего новорожденного руки и ноги. Кто ему вообще сказал, что перфекционизм – это то, что надо? Впрочем, его же невесомые «Красотки» (2005) заставляют усомниться в таком варианте. Кажется, все же титан.

Впрочем, не все так однозначно. Истинный титан не стал бы в финале со столь глубокомысленным видом вкладывать в уста главного героя очевидную банальность: «Счастье – в том, чтобы ходить, дышать, жить». Беда даже не в том, что этой истине несколько миллионов лет, и какой-нибудь первобытный Клапиш вполне мог у костра ухать о том же самом взволнованной откровением публике. Хуже другое. Ощущения изящной простоты, ненавязчивой легкости, с которым он и раньше подводил нас к подобным мыслям, не осталось.

Вообще, избрав в качестве стержня «Парижа» довольно декадентскую историю об умирающем мальчике (мальчику под четвертый десяток и все, что он может – стоять на балконе и охать), Клапиш поступил не то, чтобы мудро, но вполне объяснимо. Симпатичных бездельников любят не только во Франции, а хамоватых бездельников со смертельным недугом – тем более. Жизнь бывшего танцора с пороком сердца проходит на балконе, а под балконом – вся остальная. Этот пестрый муравейник, на который презрительно взирает юный Вертер, и являет собой основную канву «Парижа».

Каждый персонаж «Парижа», а одним только «главным» здесь счет перевалил за десяток, сам по себе – филигранен. Зеленщики и мясники, студентки и мигранты, профессор со стишками, сестренка с ребенком — они, конечно, абсолютно счастливы. Даже погибшая в аварии мать-одиночка счастливая. Даже смешной негр в футболке с Зиданом (а с кем еще можно носить футболку в Париже?) счастливый. Кстати, он тоже погиб. Колесо счастья, как и колесо Сансары, не остановить, да Клапиш и не пытается.

Ведь сверху за бесконечно счастливым колесом, наматывающим судьбы одну за одной, сталкивая и перетирая их, наблюдает самый несчастный человек в Париже, а значит, и во всем мире. Глядя на него, любой зритель, даже если Париж он видел только в «Непутевых заметках», на которых постарел вместе с Дмитрием Крыловым, почувствует себя приобщенным к тайне. А главное – очень счастливым. Дышит ведь. Ходит. Живет. Взять хотя бы камерунского мигранта: все ему в новинку – Эйфель, улочки, музыка, воздух, магазины, рынки. Ходит, разинув рот от нахлынувшего счастья. За таких же камерунцев месье Седрик держит и зрителей, калейдоскопически меняя зарисовки разных жизней.Видите? Эйфель, рынок, улочки, воздух, музыка, магазины…

«Париж» был бы прекрасен, если бы зритель на этом празднике жизни не чувствовал себя посторонним, бесплотным призраком, который видит все и всех, оставаясь при этом бестелесным. Вас пригласили на праздник, но что толку? Поучаствовать-то в нем все равно не дадут. Город здесь – объект для наблюдения, декорация, он не играет и не живет без главного героя, замершего на балконе. Проблема в том, что за правым плечом умирающего танцора притаились мы. И сбежать оттуда, как тому самому ангелу из поверья, нам не суждено до самой его смерти.

Остается только верить, что операция пройдет успешно, он выживет, и спустится, наконец, с опостылевшего балкона. Чтобы танцевать на улицах великого города самому, а не смотреть сверху на чужие танцы незнакомых муравьишек. Каждый из которых – с огромной душой и богатым на сочувствие сердцем – смотрит почему-то только вперед.